человек, потому что до сих пор были только смертные животные, снабженные более или менее искусным интеллектом для того, чтобы так или иначе пытаться избежать своей печальной участи.

Нам не могут помочь ни низкие материи, ни вершины духа, но то, что находится внутри тела, так глубоко внутри, что пришлось бы, может быть, дойти до тех времен, когда еще не было ни троглодитов, ни литосферы. Мы не ожидаем ничего "сверхземного", но восхитительную могущественную тайну земного неведомого.

Итак, наконец, у нас есть цель: наша смертельная уязвимость и есть тот первый шаг, который поможет нам вырвать ключ.

И так очевидно — мы можем немного пофилософствовать: водяной философией, потом земноводной — что ничто не может существовать во Вселенной, кроме радости.

Созидание или "способ существования" во имя смерти, ад и страдание — все это бессмыслица, если не сказать так, как говорили бедные гладиаторы на римских аренах: "Да здравствует Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя".

И кажется столь же очевидным, что это тело животного, сотворенное эволюцией и сфабрикованное смертью, великим множеством смертей, не несет в себе другого доступного разуму смысла, кроме как найти тайну бессмертия и обрести радостный смех в теле избавившегося от смерти.

Это — великий эволюционный вызов и следующий шаг вида.

Духовники и ученые ввели нас в заблуждение.

И наука, и религия сделали нас калеками, если не сказать тупицами, с помощью наших собственных средств и нашей собственной эволюционной тайны: одни, отсылая нас за ней на небо, другие — к утилитарной механике. Мы не ученые, мы калеки. И разве мы только "люди"? У нас есть телефоны, телеграммы, самолеты, и я не знаю, что еще: все возможные способы, чтобы сгинуть в тюрьме, тщательно расфасованными и запертыми на засов — все, что нужно для того, чтобы избавить нас от поисков ключа.

А потом еще медицина, предоставляющая нам все средства, с помощью которых мы можем успешно умереть.

Но жизнь — где она?